Я для себя весь этот советский 70-летний период делю на две половины. Первая половина, первые 35 лет — это половина террористическая, вторая — более травоядная. По первому, слава богу, вы не ностальгируете совсем…
Слава богу. Значит, что касается второй половины — назовем ее травоядной, вторые 35 лет... Впрочем, и это относительно, потому что там были и жертвы, и мученики, последний по времени — Анатолий Марченко умер в тюрьме после голодовки уже в 1986 году в декабре… Но попробуем сравнить это с современной Россией. У меня для этого есть градация, поскольку я люблю все делить на кубики, квадраты и шкалы — мне так проще осознать неизмеримую другими способами реальность. У меня четкий критерий, по которому я определяю качество общества или государства. Значит, есть два параметра: параметр № 1 — это свобода выбора жизненного пути для людей, которые здесь живут, свобода прожить какую-то жизнь, которую ты выбрал себе сам, а не которую тебе навязывают со стороны. Чем в обществе у граждан таких степеней свободы больше, тем выше качество этого общества, с моей точки зрения. И второй параметр, тоже очень важный, — это уровень заботы государства о тех, кому в жизни по тем или иным причинам приходится трудно.
Понятно, что с первой задачей лучше справляется разумно устроенное капиталистическое государство, со второй, вроде бы, должно справляться социалистическое. Но Советский Союз, как мы помним, справлялся с этим совсем плохо. Я очень хорошо помню эти советские поликлиники, эти советские лекарства, я помню эти знаменитые детские сады, куда я ходил как на каторгу, и еду, которой там кормили несчастных детей. В общем, это была страна, в которой было, как тогда говорили, трудно полечиться, а еще трудней похорониться, потому что с кладбищами, как вы помните, была отдельная история. И здесь разницы особенной я не вижу: что тогда поликлиники были ужас-ужас, что сейчас ужас-ужас. Мы смотрим, что сейчас происходит с эпидемией. Все держится на подвижниках, как всегда. Подвижники — это не часть системы, они обычно противоречат системе. Мы их чтим, но в расчет здесь брать не будем. Возьмем первое качество — свобода выбора жизненного пути. Вот я вспоминаю себя — мальчика, юношу, который жил в Советском Союзе. Что там было со степенями свободы?
При любом движении сначала ты сталкивался с анкетными данными, где ты мог споткнуться 150 раз: ты мог оказаться неправильной национальности, у тебя могли оказаться неправильные родственники, которые оказались в оккупации или живут за границей… Я уж не говорю про систему географической сегрегации, которая и сейчас осталась, а тогда была еще хуже. Большое значение имело, где ты прописан, москвич ты или не москвич. Если ты москвич, то ты человек первого сорта, а не москвич — второго сорта.
Ну да, ну да. Но не все национальности были представлены республиками, а по национальной квоте от республик обычно проходили сыновья каких-то местных баев и беков, как вы помните. И была еще очень существенная и для многих людей (для меня в том числе) совершенно непреодолимая ступенька, которая в романе Михаила Шишкина «Венерин волос» называется «признай себя шерстинкой в шкуре дьявола», а пушкинский Савельич это называл — «поцелуй злодею ручку». Надо было обязательно ритуально признать себя шерстинкой в шкуре дьявола, даже если ты в дьявола не веришь. Выбор многих профессий, любое карьерное движение зависело от того, условно говоря, станешь ты членом КПСС или не станешь. В мои времена в эту чушь верил ноль целых ноль десятых. Значит, это имело сугубо ритуальный, отвратительный смысл, ты должен был сидеть на этих собраниях, ты должен был голосовать или за какую-то чушь, или за какую-то мерзость вроде введения войск в Чехословакию, или за осуждение очередного отъезжанта и диссидента. Для меня, например, это было совершенно невозможно. Я не был борцом с режимом, но у меня было всегда какое-то внутреннее чувство брезгливости.
Поэтому в 23 года я вышел в большую жизнь, и я не строил никаких планов, я вообще о завтрашнем дне не думал, это не имело никакого смысла. Что это за страна, где 23-летний человек с университетским дипломом не строит никаких планов и ни кем не собирается стать, потому что он знает, что никем в этой стране не станет, если он не совершит каких-то противных его душе действий? Я, как вы догадываетесь, к путинскому режиму отношусь плохо — до такой степени, что я просто не хочу жить в стране, которой он распоряжается. Тем не менее, если вы посмотрите на тот набор жизненных решений, которые стоят сейчас перед человеком, перед молодым человеком и немолодым человеком, все-таки это совсем другая история.
