Э.Л.Войнич, "Прерванная дружба"
Маршан играл с полковником в безик целых два часа. Он выиграл пять
франков четырнадцать су и аккуратно занес сумму выигрыша в записную книжку.
- Ты становишься невнимательным, Арман, - заметил доктор. - В прошлый
раз ты проиграл три франка из-за такой же ошибки. Спокойной ночи. Я обойду
лагерь и лягу спать.
Маршан обошел один за другим сторожевые костры, потом не спеша
спустился к реке и присел на камни. Кругом громоздились залитые лунным
светом скалы. Он стал смотреть на воду.
Спешить было некуда. Даже сейчас, когда на коленях лежал пистолет со
взведенным курком, а в кармане - коротенькая записка для полковника,
долголетняя исследовательская привычка к анализу заставила его еще раз все
обдумать хладнокровно и неторопливо, как будто дело шло о выборе лечения для
больного, порученного его заботам.
Самоубийство, пожалуй, самый разумный выход из тупика.
Еще неделю тому назад он надеялся, что сможет перебороть тягу к вину
или по крайней мере настолько держать себя в руках, чтобы от нее страдал
только он один. Но если пациент, несмотря на чудовищные страдания,
отказывается прибегнуть к помощи врача из-за боязни, что тот может выболтать
его секреты, значит пора кончать.
Он долго боролся с собой. Немногие из его опытов над животными,
снискавшие ему славу безжалостного вивисектора, были так жестоки, как методы
лечения, которые он применял к себе. Он пытался убить в себе эту жажду,
выжечь ее, задушить тяжелой работой, притупить усталостью; он проводил
бессонные ночи, положив на подушку бутылку коньяка и смазав края стакана
кислотой. Тщетно. И вот уже подкрадывается старость - старость отупевшего,
болтливого пьяницы.
Он будет скатываться все ниже! Да, самый лучший выход - пуля в лоб.
Но как же экспедиция? Как проберутся без врача эти зеленые юнцы через
гнилые болота? Никто из них, кроме Армана, не знает тропиков. Арман? Но он
все чаще болеет, и кроме того - никогда не блистал умом. Мартель не глуп, но
у него нет опыта, и одному ему все равно не справиться с Лортигом и Гийоме.
- А для Ривареса сейчас решается вопрос жизни и смерти - он сможет
выкарабкаться только если рядом будет врач, - пусть даже врач, которому он
не доверяет. Ясно одно - нельзя бросать мальчиков. А застрелиться никогда не
поздно.
Нет, незачем обольщаться. Сейчас или никогда. Пройдет еще года три,
прежде чем мальчики смогут без него обходиться, а тогда уже будет поздно. У
закоренелого пьянчужки не хватит решимости застрелиться; он даже не сможет
понять, что это необходимо, им будет владеть одно желанием - пить.
Все равно, дезертировать нельзя! Терпи! - Маршан отложил пистолет,
расправил плечи и словно застыл. Сейчас, во всяком случае, голова еще
работала хорошо. Он отчетливо представлял свое будущее. Жаль, что нельзя все
чуточку ускорить, раз уж нет никакой надежды. Болезнь будет прогрессировать
медленно, он знал наизусть все ее симптомы. Заранее известно, что тебя ждет,
и психиатру в таком положении приходится хуже всех. Как через увеличительное
стекло, изучил ты каждую ступень, ведущую в бездну. И когда настает твой
черед, ты знаешь, и через что предстоит пройти и каков будет конец.
Далеко ли зашло его падение? Сколько оно еще будет продолжаться? Скоро
ли наступит то состояние, когда уж все равно? Профессиональным взглядом он
пробежал историю своей болезни.
Возраст - пятьдесят четыре года, профессия - здоровая, но в последнее
время приходилось переносить лишения в изнурительном тропическом климате,
наследственность с обеих сторон прекрасная. Сам ничем не болел, здоровье
хорошее, иногда только, когда переутомишься, побаливает печень. Всю жизнь
работал с полным напряжением сил. Несколько раз ставил на себе опыты с
алкоголем, наркотиками, а также... Нет, к его болезни, возможно, имеют
некоторое отношение лишь опыты с алкоголем. Как сильно повлияли они?
Воздержанная, размеренная жизнь до сорока четырех лет, потом испытал
тяжелое душевное потрясение. Девять недель беспробудно пил; уехал за
границу; уезжая из Франции, внушал себе, что жажда спиртного осталась там,
на берегу; четырнадцать месяцев держался; увидев клумбу герани, опять
сорвался, принял самые крутые меры; снова уехал за границу; почти шесть лет
все шло хорошо; после новой травмы - опасный рецидив; пил шесть недель; в
третий раз уехал за границу; самовнушение не помогло; крутые меры не
помогли; воспоминания о маргаритке; жажда спиртного стала постоянной; за
тринадцать месяцев срывался дважды, один раз без всякой причины. Новый
симптом - постоянная тяга к вину- первый признак хронического,
прогрессирующего алкоголизма. Кроме того, постоянный страх...
Это было словно удар по голове, мысли рассыпались дождем искр.
- Да ведь это же не алкоголизм! Это страх. Всего лишь бессмысленный
страх. Ты пил от страха, что запьешь...
Сам не понимая как, Маршан очутился на ногах и уперся в скалу, чтобы
она не качалась; луна плясала в небе. Нет, это просто разыгрались нервы!
Закрыв глаза, он подождал, пока в груди не перестал стучать молот, потом
принялся разбирать свою болезнь дальше.
Этот страх одолел его, только когда перестало помогать самовнушение и
он перестал анализировать происходящее. И все же за целых тринадцать месяцев
страх только дважды заставил его напиться. Да разве это та неизлечимая
привычка, против которой он так отчаянно, так безуспешно боролся?
- У тебя же ее нет! - закричал он и рассмеялся так, что в скалах
ответило эхо. - Ты же, осел, не разобрался как следует! Шарахался от
призрака, созданного твоим же воображением! От пустоты!
Он нагнулся, поднял пистолет и, осторожно спустив курок, сунул его за
пояс. С пьянством покончено. Он больше не боится этого. До смешного глупо!
И, набивая трубку, Маршан угрюмо улыбнулся. Хорошего же дурака он свалял -
он, знаменитый психиатр!
- А любопытная все-таки ошибка. И отчего это не пришло мне в голову
раньше? - бормотал он, возвращаясь в лагерь.
