- Регистрация
- 8 Апр 2005
- Сообщения
- 20,163
- Пол
- мужской
Продолжим читать?
Важно Уголок АА-шника в Трезвеем вместе
- Автор темы Mik
- Дата начала
Поддержать проект NotDrink.
Подробности здесь.
- Регистрация
- 8 Апр 2005
- Сообщения
- 20,163
- Пол
- мужской
VIII. В Акроне образуется первая группа
Пока Доктор Боб и Билл работали с Биллом Д., Луис становилась все более и более нетерпеливой по поводу возвращения Билла в Нью-Йорк, где также было «множество пьяниц, с которыми можно было работать». Как она называет это позже: «Я пилила его».
В конце концов Билл написал ей и объяснил, насколько это важно для него — остаться дольше. Он не только отчаянно хотел добиться успеха в бизнесе, из-за которого он, собственно, и оказался в Акроне, но также он чувствовал, что он и доктор Боб были действительно на пути к чему-то в работе с другими алкоголиками.
Луис была рада узнать, насколько успешной оказалась работа ее мужа с пьяницами в Акроне. По настоятельной просьбе Билла, вслед за которой последовало приглашение от Анны Смит, Луис поехала на автобусе в Акрон, взяв летний отпуск в большом универмаге в Бруклине, где она работала декоратором интерьеров.
«Я полюбила обоих, Боба и Анну, с самого начала, — рассказывает Луис. — Они так тепло меня встретили, и сразу же приняли меня как члена семьи.
Боб с Биллом были очень заняты в то время. Они только что подключили Билла Д. к программе. Поэтому мы с Анной проводили очень много времени вместе. Анна была человеком, с которым меня связывало то, что она была женой другого алкоголика, хотя мы и не говорили много о наших проблемах, или о том, что происходило. Она была полна мудрости и замечательного умения понять людей. Не только жены и целые семьи приходили к ней за советом, но также многие члены АА».
Луис описывает доктора Боба как человека, полного гуманизма: «Он действительно хотел помочь людям в беде. И он был так воодушевлен и полон энтузиазма в связи с тем новым делом, которое они с Биллом делали.
Мы очень близко подружились семьями, и все время навещали друг друга. Билл с Анной приезжали навестить нас каждый год. В какой-то момент они даже думали о покупке дома здесь на Бедфорд Хиллс». (Уилсоны переехали в этот сельский район штата Нью-Йорк в 1941 году.)
В 1978 году Луис все еще регулярно переписывалась со Сью Уиндоуз. А незадолго до этого Смитти делал у них короткую остановку, когда они с женой и младшим сыном устраивали большое путешествие по Восточному побережью.
Говоря об особых отношениях Билла с доктором Бобом, Луис рассказывает: «У Билла была куча приятелей, но очень немного настоящих друзей. Только Марк Уайлон в Вермонте и Боб Смит. Конечно, был еще Эбби, но с ним его связывало больше чувство благодарности — и ностальгии». (Эбби Т., друг Билла с детства, а позже товарищ по выпивкам, первым обрел трезвость в Оксфордской Группе и донес это послание Биллу.)
«Билл понимал также, что получил от доктора Боба именно то, что ему было необходимо в дополнение к его работе. Он всегда советовался с Бобом. Боб мог предлагать что-то свое, но обычно он соглашался с Биллом».
Она вспоминала, что Боб любил быстрые, дорогие машины, и что он любил быстро ездить. «Это беспокоило Анну, но не меня. Я тоже, в какой-то степени, любила быструю езду», — говорит 86-летняя Луис в 1978 году.
Вместе с Биллом Д., теперь стало уже трое выздоравливающих, и все три алкоголика чувствовали необходимость нести это послание другим, иначе они погибнут сами. Было несколько неудачных попыток, прежде чем в конце июля 1935 года Эрни Г. стал четвертым.
Эрни описывали как дикого, «дьявол-о-нем-позаботится» молодого парня, на тот момент 30 лет от роду. Он пошел в армию, когда ему было 14, зарабатывал на временной работе ковбоем, а затем нефтяным рабочим, и так, пьянствуя и скандаля, прокладывал себе дорогу по стране.
Когда Эрни вернулся в Акрон, за его плечами были потерянная работа и разрушенный брак. Его родители были глубоко религиозными людьми, и они не знали, хочет он бросить пить или нет. Он наотрез отказался иметь дело с церковью.
Однако Эрни в конце концов согласился выслушать доктора Боба и двоих его друзей, которые вместе нашли способ стать трезвыми. Он был помещен в Городской госпиталь, где его приводили в чувство, как он вспоминает, «тремя унциями виски каждые три часа, плюс еще некоторое количество, которое я припрятал».
Разговаривая с Биллом Уилсоном в 1954 году, Эрни рассказал, что он был в госпитале шесть дней, перед тем как три человека (Боб, Билл Уилсон и Билл Д.) пришли повидаться с ним и «сделали мне предложение поучаствовать в какой-либо части программы. Я помню, как Док подчеркивал, что это болезнь, — вспоминает Эрни. — Он говорил это каждому, с кем работал».
Молодой человек согласился попробовать. «Я подумал, что если это помогло им, тогда есть шанс, что это может сработать и для меня».
Тогда они ему сказали:
— Что ж, в таком случае, мы бы хотели, чтобы ты сделал признание.
— Что вы имеете в виду под признанием? — спросил Эрни.
— Ну, ты должен произнести молитву.
— Я не очень готов сделать это, потому что все это не совсем в моих интересах, — ответил он.
Тем не менее, они согласились ему помочь. Они стали произносить молитву, и сказали, чтобы он повторял ее за ними.
«Почему-то я почувствовал какое-то облегчение после этой так называемой капитуляции, — говорит Эрни. — Метод признания и капитуляции использовался в то время, и продолжал применяться еще в течение нескольких лет после этого. Я не знаю, когда его перестали использовать. Но я думаю, что даже сегодня он был бы очень полезен».
Когда Эрни вышел из госпиталя, доктор Боб и Билл были все еще целиком заняты Эдди Р., вспоминает Эрни. «Эдди все время был заполнен или пищевой содой с виски, или просто пищевой содой. Большой разницы между ними не было, поскольку Эдди Р. мог выйти из себя и от того, и от другого.
Иногда Эдди выходил из берегов, и Анна звонила мне на работу. К тому времени, когда я к ним добирался, он был уже сладким, как пирог с повидлом, и вы бы никогда не подумали, что он может обидеть даже блоху. Затем, как только я уходил, он снова брался за свое.
Но я был трезв, и они хотели проводить со мной как можно больше времени. Я ходил к Доку домой, где остановился Билл Уилсон, и проводил там много времени. Вскоре после этого я нашел работу по продаже машин. У меня не было никакого желания пить, и я испытывал огромное облегчение в тот период».
Сью особенно запомнилось, как Эрни приходил к ним домой и как помогал с Эдди. Она также помнит, что Эрни был первым, у кого произошел срыв в АА. После года трезвости он начал пить, и продолжал в течение семи месяцев.
Сью вышла замуж за Эрни в 1941 году, примерно через пять лет после этого, а тогда она страшно переживала каждый раз, когда он напивался. Он никогда по-настоящему не «окреп», как выразился об этом Док. Вслед за этим первым срывом у него были периодические рецидивы, которые становились все хуже и хуже, вплоть до его смерти.
«Они не очень понимали, что с ним делать — говорит Сью. — Он даже дошел до того, что хотел, чтобы ему заплатили за его выступления на собраниях. Я так никогда и не нашла ответа, как ему помочь». Брак закончился разводом, и Сью вышла замуж за своего первого ухажера, Рея Уиндоуза.
Справедливости ради, говорит она, следует отметить, что Эрни действительно помог очень многим людям во время своих трезвых промежутков. Однажды ему удалось оставаться трезвым в течение 11 лет, увы, затем последовал новый срыв.
Оба, и доктор Боб, и Анна очень сильно возражали против брака Сью, причем не из-за алкоголизма Эрни, а из-за его срывов. Никто не может сказать, были они правы в своих возражениях или нет — известно лишь, что это было именно так.
Хотя Билл говорил, что доктор Боб всегда был уравновешенным, один нетипичный эпизод вспомнил Джон Р., продолжавший каждую среду посещать группу в Королевской школе Акрона спустя почти 40 лет после того, как впервые пришел в АА в 1939 году. «Я помню, как один раз он действительно вспылил», рассказывает Джон. «У нас было собрание, нас было около дюжины. Кто-то упомянул имя Эрни. Док вскочил, и я забыл, как он его обозвал, но он его точно как-то обозвал. "Нет! Нет! Нет! Не говорите ничего об этом парне". Я этого никогда не забуду. Довольно скоро Сью и Эрни поженились. Док не любил Эрни! Что ж, Эрни Дока тоже не любил».
Эрни также вспоминал вступление в АА пятого участника, где-то в конце августа или начале сентября 1935 года: «Это был Фил С., который, по-видимому, встретил Билла Уилсона, когда тот уже собирался уезжать обратно в Нью-Йорк.
Однако Филу не удавалось протрезветь в течение нескольких недель после этого. Ему назначили обычные процедуры в Городском госпитале в течение восьми дней, а затем его отпустили, под строгой охраной Эрни усадив в Pierce Arrow, машину Дока. И отправили на поиски его собственной машины, которую он потерял, когда был пьян.
Фил попросил разрешения отлучиться ненадолго, «за молочным коктейлем». А когда вернулся через 15 минут, Эрни увидел, что он был уже вдрызг пьян. Через несколько дней после этого Фила где-то подобрали и приговорили к 30 дням пребывания в исправительном доме.
Он был сильно расстроен, что это могло случиться после всего прекрасного и светлого, — рассказывает Эрни. — И был в какой-то мере оскорблен, потому что он не был бродягой — ну, за исключением того, что ходил по улицам босиком и был не слишком чистым.
Но Билл Д. поговорил с судьей, который согласился выпустить Фила при условии, что тот будет находиться в руках доктора Боба в течение всего периода, который доктор Боб сочтет нужным, и будет ходить туда, куда Док посчитает необходимым, и, наконец, исправится. Но если он напьется в течение 30 дней, они снова посадят его под замок.
Фил с готовностью согласился на это условие. Мы одели его потеплее, доставили в местную вытрезвительную лечебницу и посадили там под замок».
После этого Фил оставался трезвым, за исключением срыва спустя два года. Таким образом, если Эрни был первым молодым человеком в АА и первым «срывником», то Фил С. был первым судебным случаем. Но именно это и было одним из чудес объединения в те дни. Что бы ни делалось, практически все это было впервые.
Смитти помнит, как его отец и Билл Уилсон напряженно работали в тот период, чтобы «составить небольшой рассказ, или схему, которая заинтересовала бы других алкоголиков».
Доктор Боб, отмечая, что Двенадцати Шагов в то время еще не было, и что «наши истории не были чем-то таким, о чем имело смысл говорить», позднее сказал, что они были убеждены в наличии ответов на их вопросы в Священном Писании. «Для некоторых из нас, тех, кто постарше, это были части, которые мы считали чрезвычайно важными — Нагорная Проповедь, 13-я глава Первых Коринфян и Евангелие от Иакова», — рассказывал он.
Это было начало «периода полета вслепую» для АА. У них была Библия, и были правила Оксфордской Группы. У них также была своя собственная интуиция. Они работали, вернее, разрабатывали программу АА — Двенадцать Шагов — не вполне осознавая, как они это делают.
Как вспоминал Доктор Боб: «Я не писал Двенадцати Шагов. Я не имел отношения к их написанию. Но я думаю, что я, возможно, имел к ним косвенное отношение...
Почти не было ночи (летом 1935 года, в течение трех месяцев пребывания Билла), чтобы мы не сидели до двух или трех часов, разговаривая. Мне будет трудно согласиться с тем, что во время этих ночных дискуссий за нашим кухонным столом не было сказано ничего, что повлияло бы на написание Двенадцати Шагов.
У нас уже были основные идеи, хотя и не в сжатой, выразительной и осязаемой форме. Мы получили их... в результате изучения Святого Писания. У нас они должны были быть. С тех пор мы узнали из опыта, что они являются очень важными в поддержании трезвости. Мы свою трезвость поддерживали, следовательно, они должны были у нас быть...
Это происходило, — говорит Доктор Боб, — когда все мы были на мели, абсолютно без гроша. Возможно, для нас было намного проще добиться успеха, когда мы были нищими, чем если бы у каждого из нас был солидный банковский счет... Сейчас я думаю, что это произошло по воле провидения».
Кроме Эдди, была еще пара алкоголиков в течение лета и осени 1935 года, которые не сумели протрезветь. Однако, они все же заслуживают того, чтобы стать частью АА-евского фольклора.
Это были мужчина, назовем его «Виктор», бывший мэр Акрона, и леди, которую мы назовем «Лил», которая была первой женщиной, ищущей помощи.
Вместе, Виктор и леди, известная как Лил, начали писать «тринадцатый шаг», задолго до того, как первые двенадцать были задуманы. Что еще более интересно, так это то, что дело происходило в кабинете доктора Боба, на кушетке для обследования пациентов, пока он находился в Городском Клубе, занятый игрой в священный для него бридж по понедельникам.
Так или иначе, Виктор решил, что ему пора идти домой — но Лил была пьяна. Поэтому он позвонил Эрни, чтобы объяснить это затруднительное положение. Когда Эрни приехал, он увидел, как Лил достала горсть маленьких таблеток из шкафчика доктора Боба.
«Мы стали обходить кушетку, а она тем временем пыталась засунуть таблетки в рот, — вспоминает Эрни. — Затем она бросилась к окну. Я поймал ее, уже наполовину высунувшуюся из окна. Она была сильная, как лошадь, и выкрикивала такие богохульства, которые я никогда не слышал ни раньше, ни после этого.
Я ее утихомирил, и приехал Док. Мы доставили ее на Адмор авеню и поместили в комнату в подвале. Она находилась там два или три дня, а затем ее знакомые забрали ее домой. Конечно, они отзывались не слишком хорошо об этом, и думали, что мы обращались с ней неподобающе. Но мы считали, что сделали для нее все, что могли, хотя она себе совершенно не помогала».
Говорят, долгое время после этого доктор Боб не хотел иметь дела с женщинами-алкоголиками, хотя он все-таки старался помочь, насколько это было возможно, всем, кто приходил за помощью. И Билл Уилсон в разговоре с Сью Уиндоуз в 1950 году также вспоминал, какой скандал обрушился на них после этого эпизода.
«Как пьяницы, я не знаю, почему мы должны были стыдиться, — говорит Билл. — Но у нас было чувство, что выходки некоторых из этих первых людей могли разрушить нас совсем. "Лил", я думаю, была самой первой женщиной, с которой мы имели дело».
Билл думал, что у «Лил» так ничего и не получилось. Но Сью рассказала, что она исправилась через несколько лет, вышла замуж, родила детей. Только Лил выздоравливала отнюдь не благодаря программе АА. Это тоже было уроком — АА не является ответом для всех.
Эрни также вспоминал, что примерно во время Финальных Серий* у Виктора в доме было десять кварт спирта для растирок. Это было, среди прочего, остатками запаса, который использовался для растирок во время болезни его матери, перед тем, как она умерла.
В конце концов Билл написал ей и объяснил, насколько это важно для него — остаться дольше. Он не только отчаянно хотел добиться успеха в бизнесе, из-за которого он, собственно, и оказался в Акроне, но также он чувствовал, что он и доктор Боб были действительно на пути к чему-то в работе с другими алкоголиками.
Луис была рада узнать, насколько успешной оказалась работа ее мужа с пьяницами в Акроне. По настоятельной просьбе Билла, вслед за которой последовало приглашение от Анны Смит, Луис поехала на автобусе в Акрон, взяв летний отпуск в большом универмаге в Бруклине, где она работала декоратором интерьеров.
«Я полюбила обоих, Боба и Анну, с самого начала, — рассказывает Луис. — Они так тепло меня встретили, и сразу же приняли меня как члена семьи.
Боб с Биллом были очень заняты в то время. Они только что подключили Билла Д. к программе. Поэтому мы с Анной проводили очень много времени вместе. Анна была человеком, с которым меня связывало то, что она была женой другого алкоголика, хотя мы и не говорили много о наших проблемах, или о том, что происходило. Она была полна мудрости и замечательного умения понять людей. Не только жены и целые семьи приходили к ней за советом, но также многие члены АА».
Луис описывает доктора Боба как человека, полного гуманизма: «Он действительно хотел помочь людям в беде. И он был так воодушевлен и полон энтузиазма в связи с тем новым делом, которое они с Биллом делали.
Мы очень близко подружились семьями, и все время навещали друг друга. Билл с Анной приезжали навестить нас каждый год. В какой-то момент они даже думали о покупке дома здесь на Бедфорд Хиллс». (Уилсоны переехали в этот сельский район штата Нью-Йорк в 1941 году.)
В 1978 году Луис все еще регулярно переписывалась со Сью Уиндоуз. А незадолго до этого Смитти делал у них короткую остановку, когда они с женой и младшим сыном устраивали большое путешествие по Восточному побережью.
Говоря об особых отношениях Билла с доктором Бобом, Луис рассказывает: «У Билла была куча приятелей, но очень немного настоящих друзей. Только Марк Уайлон в Вермонте и Боб Смит. Конечно, был еще Эбби, но с ним его связывало больше чувство благодарности — и ностальгии». (Эбби Т., друг Билла с детства, а позже товарищ по выпивкам, первым обрел трезвость в Оксфордской Группе и донес это послание Биллу.)
«Билл понимал также, что получил от доктора Боба именно то, что ему было необходимо в дополнение к его работе. Он всегда советовался с Бобом. Боб мог предлагать что-то свое, но обычно он соглашался с Биллом».
Она вспоминала, что Боб любил быстрые, дорогие машины, и что он любил быстро ездить. «Это беспокоило Анну, но не меня. Я тоже, в какой-то степени, любила быструю езду», — говорит 86-летняя Луис в 1978 году.
Вместе с Биллом Д., теперь стало уже трое выздоравливающих, и все три алкоголика чувствовали необходимость нести это послание другим, иначе они погибнут сами. Было несколько неудачных попыток, прежде чем в конце июля 1935 года Эрни Г. стал четвертым.
Эрни описывали как дикого, «дьявол-о-нем-позаботится» молодого парня, на тот момент 30 лет от роду. Он пошел в армию, когда ему было 14, зарабатывал на временной работе ковбоем, а затем нефтяным рабочим, и так, пьянствуя и скандаля, прокладывал себе дорогу по стране.
Когда Эрни вернулся в Акрон, за его плечами были потерянная работа и разрушенный брак. Его родители были глубоко религиозными людьми, и они не знали, хочет он бросить пить или нет. Он наотрез отказался иметь дело с церковью.
Однако Эрни в конце концов согласился выслушать доктора Боба и двоих его друзей, которые вместе нашли способ стать трезвыми. Он был помещен в Городской госпиталь, где его приводили в чувство, как он вспоминает, «тремя унциями виски каждые три часа, плюс еще некоторое количество, которое я припрятал».
Разговаривая с Биллом Уилсоном в 1954 году, Эрни рассказал, что он был в госпитале шесть дней, перед тем как три человека (Боб, Билл Уилсон и Билл Д.) пришли повидаться с ним и «сделали мне предложение поучаствовать в какой-либо части программы. Я помню, как Док подчеркивал, что это болезнь, — вспоминает Эрни. — Он говорил это каждому, с кем работал».
Молодой человек согласился попробовать. «Я подумал, что если это помогло им, тогда есть шанс, что это может сработать и для меня».
Тогда они ему сказали:
— Что ж, в таком случае, мы бы хотели, чтобы ты сделал признание.
— Что вы имеете в виду под признанием? — спросил Эрни.
— Ну, ты должен произнести молитву.
— Я не очень готов сделать это, потому что все это не совсем в моих интересах, — ответил он.
Тем не менее, они согласились ему помочь. Они стали произносить молитву, и сказали, чтобы он повторял ее за ними.
«Почему-то я почувствовал какое-то облегчение после этой так называемой капитуляции, — говорит Эрни. — Метод признания и капитуляции использовался в то время, и продолжал применяться еще в течение нескольких лет после этого. Я не знаю, когда его перестали использовать. Но я думаю, что даже сегодня он был бы очень полезен».
Когда Эрни вышел из госпиталя, доктор Боб и Билл были все еще целиком заняты Эдди Р., вспоминает Эрни. «Эдди все время был заполнен или пищевой содой с виски, или просто пищевой содой. Большой разницы между ними не было, поскольку Эдди Р. мог выйти из себя и от того, и от другого.
Иногда Эдди выходил из берегов, и Анна звонила мне на работу. К тому времени, когда я к ним добирался, он был уже сладким, как пирог с повидлом, и вы бы никогда не подумали, что он может обидеть даже блоху. Затем, как только я уходил, он снова брался за свое.
Но я был трезв, и они хотели проводить со мной как можно больше времени. Я ходил к Доку домой, где остановился Билл Уилсон, и проводил там много времени. Вскоре после этого я нашел работу по продаже машин. У меня не было никакого желания пить, и я испытывал огромное облегчение в тот период».
Сью особенно запомнилось, как Эрни приходил к ним домой и как помогал с Эдди. Она также помнит, что Эрни был первым, у кого произошел срыв в АА. После года трезвости он начал пить, и продолжал в течение семи месяцев.
Сью вышла замуж за Эрни в 1941 году, примерно через пять лет после этого, а тогда она страшно переживала каждый раз, когда он напивался. Он никогда по-настоящему не «окреп», как выразился об этом Док. Вслед за этим первым срывом у него были периодические рецидивы, которые становились все хуже и хуже, вплоть до его смерти.
«Они не очень понимали, что с ним делать — говорит Сью. — Он даже дошел до того, что хотел, чтобы ему заплатили за его выступления на собраниях. Я так никогда и не нашла ответа, как ему помочь». Брак закончился разводом, и Сью вышла замуж за своего первого ухажера, Рея Уиндоуза.
Справедливости ради, говорит она, следует отметить, что Эрни действительно помог очень многим людям во время своих трезвых промежутков. Однажды ему удалось оставаться трезвым в течение 11 лет, увы, затем последовал новый срыв.
Оба, и доктор Боб, и Анна очень сильно возражали против брака Сью, причем не из-за алкоголизма Эрни, а из-за его срывов. Никто не может сказать, были они правы в своих возражениях или нет — известно лишь, что это было именно так.
Хотя Билл говорил, что доктор Боб всегда был уравновешенным, один нетипичный эпизод вспомнил Джон Р., продолжавший каждую среду посещать группу в Королевской школе Акрона спустя почти 40 лет после того, как впервые пришел в АА в 1939 году. «Я помню, как один раз он действительно вспылил», рассказывает Джон. «У нас было собрание, нас было около дюжины. Кто-то упомянул имя Эрни. Док вскочил, и я забыл, как он его обозвал, но он его точно как-то обозвал. "Нет! Нет! Нет! Не говорите ничего об этом парне". Я этого никогда не забуду. Довольно скоро Сью и Эрни поженились. Док не любил Эрни! Что ж, Эрни Дока тоже не любил».
Эрни также вспоминал вступление в АА пятого участника, где-то в конце августа или начале сентября 1935 года: «Это был Фил С., который, по-видимому, встретил Билла Уилсона, когда тот уже собирался уезжать обратно в Нью-Йорк.
Однако Филу не удавалось протрезветь в течение нескольких недель после этого. Ему назначили обычные процедуры в Городском госпитале в течение восьми дней, а затем его отпустили, под строгой охраной Эрни усадив в Pierce Arrow, машину Дока. И отправили на поиски его собственной машины, которую он потерял, когда был пьян.
Фил попросил разрешения отлучиться ненадолго, «за молочным коктейлем». А когда вернулся через 15 минут, Эрни увидел, что он был уже вдрызг пьян. Через несколько дней после этого Фила где-то подобрали и приговорили к 30 дням пребывания в исправительном доме.
Он был сильно расстроен, что это могло случиться после всего прекрасного и светлого, — рассказывает Эрни. — И был в какой-то мере оскорблен, потому что он не был бродягой — ну, за исключением того, что ходил по улицам босиком и был не слишком чистым.
Но Билл Д. поговорил с судьей, который согласился выпустить Фила при условии, что тот будет находиться в руках доктора Боба в течение всего периода, который доктор Боб сочтет нужным, и будет ходить туда, куда Док посчитает необходимым, и, наконец, исправится. Но если он напьется в течение 30 дней, они снова посадят его под замок.
Фил с готовностью согласился на это условие. Мы одели его потеплее, доставили в местную вытрезвительную лечебницу и посадили там под замок».
После этого Фил оставался трезвым, за исключением срыва спустя два года. Таким образом, если Эрни был первым молодым человеком в АА и первым «срывником», то Фил С. был первым судебным случаем. Но именно это и было одним из чудес объединения в те дни. Что бы ни делалось, практически все это было впервые.
Смитти помнит, как его отец и Билл Уилсон напряженно работали в тот период, чтобы «составить небольшой рассказ, или схему, которая заинтересовала бы других алкоголиков».
Доктор Боб, отмечая, что Двенадцати Шагов в то время еще не было, и что «наши истории не были чем-то таким, о чем имело смысл говорить», позднее сказал, что они были убеждены в наличии ответов на их вопросы в Священном Писании. «Для некоторых из нас, тех, кто постарше, это были части, которые мы считали чрезвычайно важными — Нагорная Проповедь, 13-я глава Первых Коринфян и Евангелие от Иакова», — рассказывал он.
Это было начало «периода полета вслепую» для АА. У них была Библия, и были правила Оксфордской Группы. У них также была своя собственная интуиция. Они работали, вернее, разрабатывали программу АА — Двенадцать Шагов — не вполне осознавая, как они это делают.
Как вспоминал Доктор Боб: «Я не писал Двенадцати Шагов. Я не имел отношения к их написанию. Но я думаю, что я, возможно, имел к ним косвенное отношение...
Почти не было ночи (летом 1935 года, в течение трех месяцев пребывания Билла), чтобы мы не сидели до двух или трех часов, разговаривая. Мне будет трудно согласиться с тем, что во время этих ночных дискуссий за нашим кухонным столом не было сказано ничего, что повлияло бы на написание Двенадцати Шагов.
У нас уже были основные идеи, хотя и не в сжатой, выразительной и осязаемой форме. Мы получили их... в результате изучения Святого Писания. У нас они должны были быть. С тех пор мы узнали из опыта, что они являются очень важными в поддержании трезвости. Мы свою трезвость поддерживали, следовательно, они должны были у нас быть...
Это происходило, — говорит Доктор Боб, — когда все мы были на мели, абсолютно без гроша. Возможно, для нас было намного проще добиться успеха, когда мы были нищими, чем если бы у каждого из нас был солидный банковский счет... Сейчас я думаю, что это произошло по воле провидения».
Кроме Эдди, была еще пара алкоголиков в течение лета и осени 1935 года, которые не сумели протрезветь. Однако, они все же заслуживают того, чтобы стать частью АА-евского фольклора.
Это были мужчина, назовем его «Виктор», бывший мэр Акрона, и леди, которую мы назовем «Лил», которая была первой женщиной, ищущей помощи.
Вместе, Виктор и леди, известная как Лил, начали писать «тринадцатый шаг», задолго до того, как первые двенадцать были задуманы. Что еще более интересно, так это то, что дело происходило в кабинете доктора Боба, на кушетке для обследования пациентов, пока он находился в Городском Клубе, занятый игрой в священный для него бридж по понедельникам.
Так или иначе, Виктор решил, что ему пора идти домой — но Лил была пьяна. Поэтому он позвонил Эрни, чтобы объяснить это затруднительное положение. Когда Эрни приехал, он увидел, как Лил достала горсть маленьких таблеток из шкафчика доктора Боба.
«Мы стали обходить кушетку, а она тем временем пыталась засунуть таблетки в рот, — вспоминает Эрни. — Затем она бросилась к окну. Я поймал ее, уже наполовину высунувшуюся из окна. Она была сильная, как лошадь, и выкрикивала такие богохульства, которые я никогда не слышал ни раньше, ни после этого.
Я ее утихомирил, и приехал Док. Мы доставили ее на Адмор авеню и поместили в комнату в подвале. Она находилась там два или три дня, а затем ее знакомые забрали ее домой. Конечно, они отзывались не слишком хорошо об этом, и думали, что мы обращались с ней неподобающе. Но мы считали, что сделали для нее все, что могли, хотя она себе совершенно не помогала».
Говорят, долгое время после этого доктор Боб не хотел иметь дела с женщинами-алкоголиками, хотя он все-таки старался помочь, насколько это было возможно, всем, кто приходил за помощью. И Билл Уилсон в разговоре с Сью Уиндоуз в 1950 году также вспоминал, какой скандал обрушился на них после этого эпизода.
«Как пьяницы, я не знаю, почему мы должны были стыдиться, — говорит Билл. — Но у нас было чувство, что выходки некоторых из этих первых людей могли разрушить нас совсем. "Лил", я думаю, была самой первой женщиной, с которой мы имели дело».
Билл думал, что у «Лил» так ничего и не получилось. Но Сью рассказала, что она исправилась через несколько лет, вышла замуж, родила детей. Только Лил выздоравливала отнюдь не благодаря программе АА. Это тоже было уроком — АА не является ответом для всех.
Эрни также вспоминал, что примерно во время Финальных Серий* у Виктора в доме было десять кварт спирта для растирок. Это было, среди прочего, остатками запаса, который использовался для растирок во время болезни его матери, перед тем, как она умерла.
* Финальные Серии — финал чемпионата по американскому футболу; проводится обычно в конце лета — начале осени (пер.).
Как рассказывал Эрни, Виктор спросил нескольких джентльменов из числа бродяг и преступников, пили ли они когда-нибудь такое... «Это лучше, чем шампанское», — ответил один. Все еще не совсем убежденный, Виктор дал им пинту, и наблюдал из-за жалюзи, как они его выпили. Было похоже, что никто из них не умер. Более того, они пришли и попросили еще.
«О'кей, — сказал Виктор и дал им еще пинту. — Но это последняя. Если он так хорош, то это как раз то, что мне нужно». Пьянство продолжалось в течение всех Финальных Серий 1935 года между Детройтскими Тиграми и Чикагскими Лисами, а это целых шесть матчей.
Эрни заметил, что оба, и Виктор, и Эдди Р., были примерами неэффективной возни с алкоголиками как с малыми детьми, «от которой отказались в более поздние годы». И не удивительно. Она требовала непрерывных усилий со стороны всех членов.
Эрни вспоминал также одну из первых непрошенных попыток, предпринятых ранними АА-евцами в Акроне. Они пошли в дом одного человека, и довольно серьезно с ним поговорили. Он вынужден был слушать, но мало что мог сказать в ответ, так как пластом лежал на кровати.
«Через пару дней мы снова пришли, но его мать заперла дверь и отказалась нас впустить, потому что мы действовали ему на нервы. "И кроме того, у него нет никакой проблемы с виски", — заявила она».
Были и другие. Некий пьяница вцепился в руль, когда доктор Боб вел машину, и едва не разбил авто. Была также официантка из индейцев, с которой пытались работать какое-то время.
Смитти вспоминает, как его отец давал пьяным дозу паральдегида. «Они будут лежать тут 36 часов в отключке, сказал отец. Затем один из них пролил лекарство в машине, которая неприятно пахла после этого до тех пор, пока ее не продали. Pierce Arrow называли в семье "Ковчегом", — рассказывает Смитти, — папа, конечно, был Ноем».
Кроме того, Билл писал Луис о человеке из Детройта, с которым они работали в то лето 1935 года: «Он много старше среднего возраста, и очень похож на тех, кого я встречал в Госпитале Нью-Йорка в изобилии, — пишет Билл. — Он не очень продвинулся пока, но он развалится в ближайшие пару лет, если будет пить. Бедолага, он хотел держать все это в глубокой тайне, и мы не смогли заставить его раскрыться».
Как Билл говорит об этом, «редкий вечер проходил без того, чтобы чей-нибудь дом не стал прибежищем для небольшого собрания мужчин и женщин, счастливых в своем избавлении, и постоянно думающих о том, как они могут рассказать о своем открытии другим новичкам». Когда случалась неудача, «они старались сделать так, чтобы семья этого человека жила духовной жизнью (предопределение, если не прямое предшествование Ал-Анона), в значительной мере облегчая их беспокойство и страдания», — рассказывает он.
«В дополнение к этим случайным встречам по мере необходимости, стало традицией выделить один вечер в неделю для собрания, которое могли бы посещать любой и каждый, кто интересуется духовной жизнью», — рассказывает Билл. Это, разумеется, были вечера по средам у Т. Генри Уильямса.
«В те дни все могли усесться на замечательные мягкие стулья, потому что нас было немного, — вспоминает Эрни в разговоре с Биллом. — Кларас Уильямс никогда не приходилось использовать больше парочки жестких стульев. Там были вы, Док, Билл Д., я и Фил С. Остальные были членами Оксфордской Группы, в целом было 13 или 14 человек».
В самом начале среди других участников бывали Т. Генри и Кларас, Генриетта Сейберлинг, Анна Смит и Генриетта Д.
«Алкогольная команда», как кто-то назвал ее в более поздние годы, продолжала собираться в доме Т. Генри каждый вечер по средам с лета 1935 года почти до конца 1939 года, затем переехала в дом Доктора Боба на несколько недель, и оттуда в январе 1940 года в Королевскую школу.
Если, как считал Доктор Боб, первопроходцы использовали Двенадцать Шагов, не зная об этом, то это была уже первая группа Анонимных Алкоголиков, хотя ее участники об этом не думали.
Тем не менее, даже тогда уже были подводные течения и некая разобщенность между алкоголиками и другими членами местной Оксфордской Группы. «Принцип указания свыше, которым руководствовалась группа, никогда особо не одобрялся пьяницами, — говорит Эрни. — Возможно, его не объяснили достаточно подробно».
У меня все это не укладывалось в голове с самого начала, — рассказывает он. — Казалось, что это становится все более технологичным и формальным. Иногда я чувствовал себя, как будто они используют доску Уиджа*. И я сам, да и другие алки считали, что их выдумки родом из чернильницы, и что они пытаются навязывать личные идеи другим. Но из уважения к Т. Генри мы не протестовали слишком уж бурно.
Эрни заметил, что оба, и Виктор, и Эдди Р., были примерами неэффективной возни с алкоголиками как с малыми детьми, «от которой отказались в более поздние годы». И не удивительно. Она требовала непрерывных усилий со стороны всех членов.
Эрни вспоминал также одну из первых непрошенных попыток, предпринятых ранними АА-евцами в Акроне. Они пошли в дом одного человека, и довольно серьезно с ним поговорили. Он вынужден был слушать, но мало что мог сказать в ответ, так как пластом лежал на кровати.
«Через пару дней мы снова пришли, но его мать заперла дверь и отказалась нас впустить, потому что мы действовали ему на нервы. "И кроме того, у него нет никакой проблемы с виски", — заявила она».
Были и другие. Некий пьяница вцепился в руль, когда доктор Боб вел машину, и едва не разбил авто. Была также официантка из индейцев, с которой пытались работать какое-то время.
Смитти вспоминает, как его отец давал пьяным дозу паральдегида. «Они будут лежать тут 36 часов в отключке, сказал отец. Затем один из них пролил лекарство в машине, которая неприятно пахла после этого до тех пор, пока ее не продали. Pierce Arrow называли в семье "Ковчегом", — рассказывает Смитти, — папа, конечно, был Ноем».
Кроме того, Билл писал Луис о человеке из Детройта, с которым они работали в то лето 1935 года: «Он много старше среднего возраста, и очень похож на тех, кого я встречал в Госпитале Нью-Йорка в изобилии, — пишет Билл. — Он не очень продвинулся пока, но он развалится в ближайшие пару лет, если будет пить. Бедолага, он хотел держать все это в глубокой тайне, и мы не смогли заставить его раскрыться».
Как Билл говорит об этом, «редкий вечер проходил без того, чтобы чей-нибудь дом не стал прибежищем для небольшого собрания мужчин и женщин, счастливых в своем избавлении, и постоянно думающих о том, как они могут рассказать о своем открытии другим новичкам». Когда случалась неудача, «они старались сделать так, чтобы семья этого человека жила духовной жизнью (предопределение, если не прямое предшествование Ал-Анона), в значительной мере облегчая их беспокойство и страдания», — рассказывает он.
«В дополнение к этим случайным встречам по мере необходимости, стало традицией выделить один вечер в неделю для собрания, которое могли бы посещать любой и каждый, кто интересуется духовной жизнью», — рассказывает Билл. Это, разумеется, были вечера по средам у Т. Генри Уильямса.
«В те дни все могли усесться на замечательные мягкие стулья, потому что нас было немного, — вспоминает Эрни в разговоре с Биллом. — Кларас Уильямс никогда не приходилось использовать больше парочки жестких стульев. Там были вы, Док, Билл Д., я и Фил С. Остальные были членами Оксфордской Группы, в целом было 13 или 14 человек».
В самом начале среди других участников бывали Т. Генри и Кларас, Генриетта Сейберлинг, Анна Смит и Генриетта Д.
«Алкогольная команда», как кто-то назвал ее в более поздние годы, продолжала собираться в доме Т. Генри каждый вечер по средам с лета 1935 года почти до конца 1939 года, затем переехала в дом Доктора Боба на несколько недель, и оттуда в январе 1940 года в Королевскую школу.
Если, как считал Доктор Боб, первопроходцы использовали Двенадцать Шагов, не зная об этом, то это была уже первая группа Анонимных Алкоголиков, хотя ее участники об этом не думали.
Тем не менее, даже тогда уже были подводные течения и некая разобщенность между алкоголиками и другими членами местной Оксфордской Группы. «Принцип указания свыше, которым руководствовалась группа, никогда особо не одобрялся пьяницами, — говорит Эрни. — Возможно, его не объяснили достаточно подробно».
У меня все это не укладывалось в голове с самого начала, — рассказывает он. — Казалось, что это становится все более технологичным и формальным. Иногда я чувствовал себя, как будто они используют доску Уиджа*. И я сам, да и другие алки считали, что их выдумки родом из чернильницы, и что они пытаются навязывать личные идеи другим. Но из уважения к Т. Генри мы не протестовали слишком уж бурно.
* «Доска Уиджа», «Говорящая доска» — планшетка для спиритических сеансов с нанесенными на нее буквами алфавита, цифрами от 1 до 10 и словами «да» и «нет» (ред.).
С другой стороны, мы уводили новичков наверх, заставляли встать на колени и добивались от них признания, которое я считал очень важной частью».
Признание и капитуляция были более чем важны; это было обязательным условием. Боб Е., который пришел в АА в феврале 1937 года, вспоминает, что после пяти или шести дней в госпитале, «когда вы давали понять, что вы настроены достаточно серьезно, они предлагали вам встать на колени у кровати и произнести молитву Господу, признаваясь, что вы оказались бессильны перед алкоголем, и что ваша жизнь была неуправляемой. Более того, вы должны были сказать, что вы верите в Высшую Силу, которая вернет вам здравомыслие.
В этом вы можете увидеть начало Двенадцати Шагов, — рассказывал он. — Мы называем это признанием. Оксфордисты этого требовали. Вы не могли пойти на собрание, пока вы этого не выполните. Если по какой-то причине вы не сделали это в госпитале, вы должны были сделать это наверху, в спальне дома Уильямсов».
Дороти С. М. вспоминала о собраниях 1937 года, когда «все мужчины удалялись наверх, а мы, женщины, нервничали и беспокоились о том, что там происходит. Примерно через пол-часа, или около того, вниз спускался очередной мужчина, дрожащий, бледный, сосредоточенный и хмурый. И все люди, которые уже были в АА, маршировали по лестнице вслед за ним. Они не очень охотно рассказывали о том, что произошло, но через некоторое время они говорили нам, что это было настоящее признание.
Я часто думаю, сколько людей из тех, что приходят сегодня, смогли бы пройти через подобную процедуру — обычное старомодное собрание с молитвой, — говорит Дороти, которая тогда была замужем за АА-евцем Кларенсом С., а позднее пришла в АА сама. (Она умерла в 1971 году.) — Новички делали признание в присутствии всех остальных людей». После признания и капитуляции, многие шаги — включая переоценку ценностей, признание недостатков характера и возмещения ущерба другим — делались в течение нескольких дней.
Доктор Боб, как мы знаем, в тот самый день, когда выпил в последний раз, энергично взялся за то, что теперь называется выполнением Девятого Шага АА, путем сознательного возмещения ущерба, нанесенного друзьям и знакомым.
Спустя более чем 40 лет после этого многие «современ ные» медицинские учреждения, ориентированные на АА, советовали пациентам пройти первые Пять Шагов программы АА до того, как они выйдут из госпиталя — то есть проделать процедуру, не сильно отличавшуюся от того, что делала первая группа в 1935 году.
Признание и капитуляция были более чем важны; это было обязательным условием. Боб Е., который пришел в АА в феврале 1937 года, вспоминает, что после пяти или шести дней в госпитале, «когда вы давали понять, что вы настроены достаточно серьезно, они предлагали вам встать на колени у кровати и произнести молитву Господу, признаваясь, что вы оказались бессильны перед алкоголем, и что ваша жизнь была неуправляемой. Более того, вы должны были сказать, что вы верите в Высшую Силу, которая вернет вам здравомыслие.
В этом вы можете увидеть начало Двенадцати Шагов, — рассказывал он. — Мы называем это признанием. Оксфордисты этого требовали. Вы не могли пойти на собрание, пока вы этого не выполните. Если по какой-то причине вы не сделали это в госпитале, вы должны были сделать это наверху, в спальне дома Уильямсов».
Дороти С. М. вспоминала о собраниях 1937 года, когда «все мужчины удалялись наверх, а мы, женщины, нервничали и беспокоились о том, что там происходит. Примерно через пол-часа, или около того, вниз спускался очередной мужчина, дрожащий, бледный, сосредоточенный и хмурый. И все люди, которые уже были в АА, маршировали по лестнице вслед за ним. Они не очень охотно рассказывали о том, что произошло, но через некоторое время они говорили нам, что это было настоящее признание.
Я часто думаю, сколько людей из тех, что приходят сегодня, смогли бы пройти через подобную процедуру — обычное старомодное собрание с молитвой, — говорит Дороти, которая тогда была замужем за АА-евцем Кларенсом С., а позднее пришла в АА сама. (Она умерла в 1971 году.) — Новички делали признание в присутствии всех остальных людей». После признания и капитуляции, многие шаги — включая переоценку ценностей, признание недостатков характера и возмещения ущерба другим — делались в течение нескольких дней.
Доктор Боб, как мы знаем, в тот самый день, когда выпил в последний раз, энергично взялся за то, что теперь называется выполнением Девятого Шага АА, путем сознательного возмещения ущерба, нанесенного друзьям и знакомым.
Спустя более чем 40 лет после этого многие «современ ные» медицинские учреждения, ориентированные на АА, советовали пациентам пройти первые Пять Шагов программы АА до того, как они выйдут из госпиталя — то есть проделать процедуру, не сильно отличавшуюся от того, что делала первая группа в 1935 году.
- Регистрация
- 8 Апр 2005
- Сообщения
- 20,163
- Пол
- мужской
Госпитализация была еще одним обязательным условием в ранний период. Сам Доктор Боб был одним из немногих исключений. Даже те потенциальные новички, кто был вполне «сух», в случае обращения за помощью в АА должны были провести от пяти до восьми дней в частных палатах Городского госпиталя. Этому подходу придавалось такое значение частично из-за того, что доктор Боб был врачом, и был ориентирован на госпитализацию, считая алкоголизм болезнью. Преимуществом также было то, что алкоголик, находящийся один в комнате, оказывался пленным слушателем, и с ним можно было работать. Этим пациентам для чтения разрешалась только Библия. Как правило, их навещали только выздоравли вающие алкоголики.
Это было настолько существенной частью программы, что Уоррен С., пришедший в АА в Кливленде в июле 1939 года, вспоминает, что были довольно острые дебаты по поводу того, принимать его в Сообщество или нет, поскольку он не прошел госпитализацию.
Поэтому, когда сегодня АА-евец упоминает о том, что они были не слишком поспешны в выполнении Шагов, или не проходили всех этих госпитализаций, когда вступили в программу, он говорит о старых временах — но не о старых старых временах.
Так что же представляла собой госпитализация? Бетти Б., практикантка, была свидетельницей одного из ранних примеров. Насколько она помнит, происходило это летом или осенью 1935 года.
«У меня было дежурство с 3:00 до 11:00 на роскошном этаже с частными палатами, — вспоминает она. — Это было место, куда редко назначали практиканток...
Я проходила мимо лифта, дверь лязгнула, открылась... и я в полном изумлении увидела, как доктор Боб выталкивает в коридор грязного, непричесанного, небритого человека в состоянии очевидной интоксикации. Я уверена, что мое удивление было замечено. Пациентов такого типа никогда не видели на отделении. Он безусловно принадлежал к тем, чье место было двумя этажам ниже, в благотворительном отделении.
Однако доктор Боб, удерживая шатающуюся фигуру в устойчивом положении за шиворот, уставился на меня поверх своих очков в роговой оправе и сказал: "Теперь слушайте меня, женщина! Я хочу, чтобы Вы выполнили в точности то, что я велю Вам сделать. В точности! Забудьте все правила приема пациента, которым вас учили. Меня не волнует, что будет говорить Вам Ваша старшая медсестра. Не раздевайте его. Не давайте ему полагающуюся при приеме ванну. Забудьте об анализе мочи. Ничего не делайте — Вы меня поняли? Ничего! Меня не волнует, если он обмочит всю кровать, или затошнит все вокруг. Не меняйте ему белье. Меня не волнует, если он будет лежать на полу. Оставьте его там. Важно только одно — он захочет выпить — я имею в виду виски. Скажите ему, что он получит все, что захочет, только если он выпьет унцию паральдегида* перед тем, как получит свой виски. Запомните — по одной унции каждого — паральдегид, затем виски.
Это было настолько существенной частью программы, что Уоррен С., пришедший в АА в Кливленде в июле 1939 года, вспоминает, что были довольно острые дебаты по поводу того, принимать его в Сообщество или нет, поскольку он не прошел госпитализацию.
Поэтому, когда сегодня АА-евец упоминает о том, что они были не слишком поспешны в выполнении Шагов, или не проходили всех этих госпитализаций, когда вступили в программу, он говорит о старых временах — но не о старых старых временах.
Так что же представляла собой госпитализация? Бетти Б., практикантка, была свидетельницей одного из ранних примеров. Насколько она помнит, происходило это летом или осенью 1935 года.
«У меня было дежурство с 3:00 до 11:00 на роскошном этаже с частными палатами, — вспоминает она. — Это было место, куда редко назначали практиканток...
Я проходила мимо лифта, дверь лязгнула, открылась... и я в полном изумлении увидела, как доктор Боб выталкивает в коридор грязного, непричесанного, небритого человека в состоянии очевидной интоксикации. Я уверена, что мое удивление было замечено. Пациентов такого типа никогда не видели на отделении. Он безусловно принадлежал к тем, чье место было двумя этажам ниже, в благотворительном отделении.
Однако доктор Боб, удерживая шатающуюся фигуру в устойчивом положении за шиворот, уставился на меня поверх своих очков в роговой оправе и сказал: "Теперь слушайте меня, женщина! Я хочу, чтобы Вы выполнили в точности то, что я велю Вам сделать. В точности! Забудьте все правила приема пациента, которым вас учили. Меня не волнует, что будет говорить Вам Ваша старшая медсестра. Не раздевайте его. Не давайте ему полагающуюся при приеме ванну. Забудьте об анализе мочи. Ничего не делайте — Вы меня поняли? Ничего! Меня не волнует, если он обмочит всю кровать, или затошнит все вокруг. Не меняйте ему белье. Меня не волнует, если он будет лежать на полу. Оставьте его там. Важно только одно — он захочет выпить — я имею в виду виски. Скажите ему, что он получит все, что захочет, только если он выпьет унцию паральдегида* перед тем, как получит свой виски. Запомните — по одной унции каждого — паральдегид, затем виски.
* Снотворное и противосудорожное средство, применявшееся в первой половине XX века (ред.).
И запомните, женщина, забудьте, что Вы медсестра. Я напишу Вам приказ, чтобы у вас не было неприятностей. Поместите его в 306 палату. Они знают об этом внизу. Я вернусь завтра утром". С этим он зашагал по коридору, в своих диких носках, как обычно торчащих из-под штанин его синих хирургических брюк.
Диковинный пациент действовал именно так, как предсказал доктор Боб. Вскоре он стал орать и требовать выпивки. Он получил паральдегид и виски, свернулся калачиком на полу и захрапел, страдая недержанием мочевого пузыря.
Через три часа процедура была повторена, и перед тем как уйти с дежурства, я заглянула к нему. Ему каким-то образом удалось забраться в кровать, но он помахал мне, чтобы я уходила, сказав при этом: "Я не буду больше пить эту чертову белую дрянь".
И не стал. Мне велено было не заходить к нему в палату, пока он не зажжет лампочку вызова. Но каждый день я заглядывала к нему, и всегда кто-нибудь сидел у края его кровати, иногда по несколько человек, включая женщин. Затем, в какой-то день он зашел в процедурную, где я промывала шприцы. Определенно это уже был совсем другой человек! У него были ясные глаза, он был выбрит и улыбался. И не только это, он был вежлив и, совершенно очевидно, хорошо образован.
Наиболее пикантной деталью в этом человеке было, однако, то, как он говорил о своей проблеме пьянства. Он даже не выглядел несчастным. Он сказал, что теперь он знает, что все наладится. У него была надежда! Он рассказал мне также, что он адвокат, и что он родился на Юге...
Я больше ничего не знаю об этом пациенте до сегодняшне го дня, но знаю, что мне представилась редкая возможность увидеть моего любимого доктора Боба в действии — несущим чудесное послание». Такое же послание было донесено и самой Бетти, спустя почти 35 лет.
В дополнение к госпитализации и признанию, были, без сомнения, и другие обязательные вещи, хотя даже доктор Боб и Билл могли не знать, какие именно. Но поскольку это была экспериментальная программа, и им было интересно, что именно будет работать — например, прагматический подход, упомянутый Уильямом Джеймсом — процедуры менялись или модифицировались по мере того, как продолжалась работа.
«Видите ли, в те дни мы пробирались наощупь в темноте, — говорил доктор Боб. — Мы практически ничего не знали об алкоголизме».
Боб понимал, что дух служения был исключительно важен для его собственного выздоровления, но он вскоре обнаружил, что он должен быть дополнен также некоторыми знаниями. Он вспоминает, как он разговаривал пять или шесть часов с одним человеком, лежащим на койке в госпитале. «Я не знаю, почему он вообще это выдержал, — говорил он. — Должно быть, потому, что мы спрятали его одежду.
Тем не менее, я вдруг понял, что я, вероятно, знал не очень много о том, о чем я говорил. Мы распоряжаемся тем, что у нас есть, и в том числе нашим временем. Похоже, я не очень хорошо распоряжался своим временем, если у меня ушло шесть часов, чтобы рассказывать что-то этому человеку, когда мог бы сказать это за час, если бы хорошо знал то, о чем говорил.
Медицинские учебники также не очень помогали, — говорит Боб. — Обычно, информация состояла из описания сомнительных процедур, применяемых при белой горячке, если пациент зашел так далеко. Если нет, то вы выписывали ему некоторое количество бромидов и читали парню хорошую лекцию».
Комментируя их собственное кислокапустно-томатно-сиропное «лечение», Доктор Боб говорит: «Конечно, позже мы поняли, что диетные ограничения имеют очень небольшое отношение к поддержанию трезвости».
Это прозвучало так, будто он легко и элегантно отказался от своей особенной дополнительной диеты; но Эрни вспоминает, что Билл и Док стремились испробовать все, что могло бы уменьшить тягу к виски, и отмечает, что это отнимало немало времени.
«Я представляю Дока с помидорами, кислой капустой, банкой сиропа Каро и большой ложкой, — говорит он, предаваясь воспоминаниям с Биллом Уилсоном. — Парни ели все это, пока оно не встало им поперек горла. Он в конце концов отказался от кислой капусты, но сохранил помидоры и кукурузный сироп на многие годы».
И Сью, и Смитти сохранили очень живые воспоминания о том, как все изменилось после знакомства их отца с Биллом, когда они вдвоем начали помогать другим алкоголикам обретать трезвость:
«Все было довольно плохо к тому моменту, когда он перестал пить, — говорит Сью. — Но после этого все пошло просто великолепно. Мама намного меньше беспокоилась о папе и, я думаю, он был гораздо больше удовлетворен собой. Ситуация улучшилась и в финансовом отношении, и нам всем тоже стало гораздо лучше... Вся семья много смеялась, и это было действительно счастливое время. Не все и не всегда шло абсолютно гладко, из-за ухажеров и из-за того, что мы выросли, но когда я оглядываюсь назад, это было просто здорово».
Как вспоминала Сью много лет спустя, каждую среду по вечерам она должна была сделать две вещи прежде, чем ее семейство вернется с собрания у Т. Генри. Во-первых, приготовить кофе для них и всех тех, кто мог прийти домой вместе с ними. И во-вторых, отделаться от Рея Уиндоуза, школьного ухажера, который впоследствии стал ее вторым мужем.
«Я помню, как они не спали допоздна каждый вечер, разговаривая, — говорит Сью. — Для меня это тоже было хорошо, потому что я всегда была очень стеснительной, и это сильно помогло мне в общении с людьми. Они были незнакомцами лишь в первую минуту, но потом они приходили в дом каждый вечер — или даже жили с нами».
«Постепенно я стал замечать, что папа остается трезвым, — рассказывает Смитти. — Ну, конечно, это было в 1935 году, в разгар Депрессии, и ни у кого не было денег. Но зато у них было много времени, что в итоге оказалось очень полезым.
По мере того, как группа набирала обороты, — продолжает Смитти, — вокруг кухонного стола стало собираться все больше и больше людей, со своими разговорами и небольшими собраниями по утрам. Потребление кофе, я помню, выросло до девяти фунтов в неделю.
Некоторых из самых первых я помню: Эрни Г., который стал моим зятем, Билл Д., Джордж Д., Вальтер Б., Генри П., который, по моим сведениям, до сих пор трезв благодаря АА, и Том Л.
А тем временем, — вспоминает Смитти, — наша домашняя жизнь стала намного счастливее, и у папы появился небольшой доход благодаря практике, хотя его ни в коей мере нельзя было назвать обеспеченным. Но он начинал возвращать себе уважение со стороны своих собратьев по медицинской профессии.
Он относился к своей работе врача очень серьезно, хотя у него было замечательное чувство юмора, и он шутил со всеми, кто был готов его слушать. Однако, он становился страшно серьезным, когда входил в госпиталь для какой-нибудь медицинской работы.
У меня практически не было возможности близкого общения с ним, когда он пил, но он так оживился и замечательно проводил со мной время после. Это было поразительное изменение, особенно в том, что касалось наших с ним отношений.
В этот период у папы все было в порядке со здоровьем. Он всегда был чрезвычайно активным и здоровым человеком, и у него было больше энергии в этом возрасте, чем у кого-либо другого из всех, кого я знал.
Мама, конечно, была рада ужасно, и старалась всячески его поддержать. Они стали замечательной парой — очень заботливой и преданной друг другу.
По мере того, как движение продолжало расти, Билл и Луис стали частыми гостями у нас в доме, и мы любили, когда они бывали у нас. Папа и мама, вместе со мной и Сью, тоже гостили у них в доме на Клинтон Стрит, в Бруклине, Нью-Йорк.
Папа часто говорил мне, что хотя он и Билл часто видели многое под разными углами, они никогда не ссорились, и их сознания, наверное, объединялись вместе для создания умной программы, которую они могли бы предложить другим алкоголикам».
Диковинный пациент действовал именно так, как предсказал доктор Боб. Вскоре он стал орать и требовать выпивки. Он получил паральдегид и виски, свернулся калачиком на полу и захрапел, страдая недержанием мочевого пузыря.
Через три часа процедура была повторена, и перед тем как уйти с дежурства, я заглянула к нему. Ему каким-то образом удалось забраться в кровать, но он помахал мне, чтобы я уходила, сказав при этом: "Я не буду больше пить эту чертову белую дрянь".
И не стал. Мне велено было не заходить к нему в палату, пока он не зажжет лампочку вызова. Но каждый день я заглядывала к нему, и всегда кто-нибудь сидел у края его кровати, иногда по несколько человек, включая женщин. Затем, в какой-то день он зашел в процедурную, где я промывала шприцы. Определенно это уже был совсем другой человек! У него были ясные глаза, он был выбрит и улыбался. И не только это, он был вежлив и, совершенно очевидно, хорошо образован.
Наиболее пикантной деталью в этом человеке было, однако, то, как он говорил о своей проблеме пьянства. Он даже не выглядел несчастным. Он сказал, что теперь он знает, что все наладится. У него была надежда! Он рассказал мне также, что он адвокат, и что он родился на Юге...
Я больше ничего не знаю об этом пациенте до сегодняшне го дня, но знаю, что мне представилась редкая возможность увидеть моего любимого доктора Боба в действии — несущим чудесное послание». Такое же послание было донесено и самой Бетти, спустя почти 35 лет.
В дополнение к госпитализации и признанию, были, без сомнения, и другие обязательные вещи, хотя даже доктор Боб и Билл могли не знать, какие именно. Но поскольку это была экспериментальная программа, и им было интересно, что именно будет работать — например, прагматический подход, упомянутый Уильямом Джеймсом — процедуры менялись или модифицировались по мере того, как продолжалась работа.
«Видите ли, в те дни мы пробирались наощупь в темноте, — говорил доктор Боб. — Мы практически ничего не знали об алкоголизме».
Боб понимал, что дух служения был исключительно важен для его собственного выздоровления, но он вскоре обнаружил, что он должен быть дополнен также некоторыми знаниями. Он вспоминает, как он разговаривал пять или шесть часов с одним человеком, лежащим на койке в госпитале. «Я не знаю, почему он вообще это выдержал, — говорил он. — Должно быть, потому, что мы спрятали его одежду.
Тем не менее, я вдруг понял, что я, вероятно, знал не очень много о том, о чем я говорил. Мы распоряжаемся тем, что у нас есть, и в том числе нашим временем. Похоже, я не очень хорошо распоряжался своим временем, если у меня ушло шесть часов, чтобы рассказывать что-то этому человеку, когда мог бы сказать это за час, если бы хорошо знал то, о чем говорил.
Медицинские учебники также не очень помогали, — говорит Боб. — Обычно, информация состояла из описания сомнительных процедур, применяемых при белой горячке, если пациент зашел так далеко. Если нет, то вы выписывали ему некоторое количество бромидов и читали парню хорошую лекцию».
Комментируя их собственное кислокапустно-томатно-сиропное «лечение», Доктор Боб говорит: «Конечно, позже мы поняли, что диетные ограничения имеют очень небольшое отношение к поддержанию трезвости».
Это прозвучало так, будто он легко и элегантно отказался от своей особенной дополнительной диеты; но Эрни вспоминает, что Билл и Док стремились испробовать все, что могло бы уменьшить тягу к виски, и отмечает, что это отнимало немало времени.
«Я представляю Дока с помидорами, кислой капустой, банкой сиропа Каро и большой ложкой, — говорит он, предаваясь воспоминаниям с Биллом Уилсоном. — Парни ели все это, пока оно не встало им поперек горла. Он в конце концов отказался от кислой капусты, но сохранил помидоры и кукурузный сироп на многие годы».
И Сью, и Смитти сохранили очень живые воспоминания о том, как все изменилось после знакомства их отца с Биллом, когда они вдвоем начали помогать другим алкоголикам обретать трезвость:
«Все было довольно плохо к тому моменту, когда он перестал пить, — говорит Сью. — Но после этого все пошло просто великолепно. Мама намного меньше беспокоилась о папе и, я думаю, он был гораздо больше удовлетворен собой. Ситуация улучшилась и в финансовом отношении, и нам всем тоже стало гораздо лучше... Вся семья много смеялась, и это было действительно счастливое время. Не все и не всегда шло абсолютно гладко, из-за ухажеров и из-за того, что мы выросли, но когда я оглядываюсь назад, это было просто здорово».
Как вспоминала Сью много лет спустя, каждую среду по вечерам она должна была сделать две вещи прежде, чем ее семейство вернется с собрания у Т. Генри. Во-первых, приготовить кофе для них и всех тех, кто мог прийти домой вместе с ними. И во-вторых, отделаться от Рея Уиндоуза, школьного ухажера, который впоследствии стал ее вторым мужем.
«Я помню, как они не спали допоздна каждый вечер, разговаривая, — говорит Сью. — Для меня это тоже было хорошо, потому что я всегда была очень стеснительной, и это сильно помогло мне в общении с людьми. Они были незнакомцами лишь в первую минуту, но потом они приходили в дом каждый вечер — или даже жили с нами».
«Постепенно я стал замечать, что папа остается трезвым, — рассказывает Смитти. — Ну, конечно, это было в 1935 году, в разгар Депрессии, и ни у кого не было денег. Но зато у них было много времени, что в итоге оказалось очень полезым.
По мере того, как группа набирала обороты, — продолжает Смитти, — вокруг кухонного стола стало собираться все больше и больше людей, со своими разговорами и небольшими собраниями по утрам. Потребление кофе, я помню, выросло до девяти фунтов в неделю.
Некоторых из самых первых я помню: Эрни Г., который стал моим зятем, Билл Д., Джордж Д., Вальтер Б., Генри П., который, по моим сведениям, до сих пор трезв благодаря АА, и Том Л.
А тем временем, — вспоминает Смитти, — наша домашняя жизнь стала намного счастливее, и у папы появился небольшой доход благодаря практике, хотя его ни в коей мере нельзя было назвать обеспеченным. Но он начинал возвращать себе уважение со стороны своих собратьев по медицинской профессии.
Он относился к своей работе врача очень серьезно, хотя у него было замечательное чувство юмора, и он шутил со всеми, кто был готов его слушать. Однако, он становился страшно серьезным, когда входил в госпиталь для какой-нибудь медицинской работы.
У меня практически не было возможности близкого общения с ним, когда он пил, но он так оживился и замечательно проводил со мной время после. Это было поразительное изменение, особенно в том, что касалось наших с ним отношений.
В этот период у папы все было в порядке со здоровьем. Он всегда был чрезвычайно активным и здоровым человеком, и у него было больше энергии в этом возрасте, чем у кого-либо другого из всех, кого я знал.
Мама, конечно, была рада ужасно, и старалась всячески его поддержать. Они стали замечательной парой — очень заботливой и преданной друг другу.
По мере того, как движение продолжало расти, Билл и Луис стали частыми гостями у нас в доме, и мы любили, когда они бывали у нас. Папа и мама, вместе со мной и Сью, тоже гостили у них в доме на Клинтон Стрит, в Бруклине, Нью-Йорк.
Папа часто говорил мне, что хотя он и Билл часто видели многое под разными углами, они никогда не ссорились, и их сознания, наверное, объединялись вместе для создания умной программы, которую они могли бы предложить другим алкоголикам».
- Регистрация
- 8 Апр 2005
- Сообщения
- 20,163
- Пол
- мужской
«Признание» у оксфордистов практиковалась как публичная исповедь, когда делающий признание вставал на колени перед собранием религиозной общины и признавался в своих прегрешениях.
Доктор Боб сделал из «признания» целую психотерапевтическую процедуру.
Вот описание от первого лица алкоголика, прошедшего «признание»:
После долгих минут напряженного молчания Док наконец заговорил.
«Ну, молодой человек, что вы думаете обо всём этом?» Кларенс ответил: «Док, я думаю, что это замечательно. Все эти парни приходят ко мне. Не отличая меня от охапки сена, рассказывают мне истории своей жизни. Рассказывают мне, что с ними сделала выпивка, но меня кое-что озадачивает». Док спросил: «Что же тебя озадачивает?» Кларенс ответил: «Каждый из этих людей говорит мне одно и то же. Они говорят мне, что у них есть ответ на мою проблему с алкоголем, и на этой ноте уходят. Ничего мне не говорят. Я пролежал здесь около недели и уже готов убраться отсюда. Что вы собираетесь со мной делать? Что дальше? Каков будет ответ? Что эти парни утаивают от меня? Что?»
Он совсем не был готов к ответу, который дал ему Док. Док серьёзно посмотрел на Кларенса, обдумывая свои следующие слова. Он сложил свои массивные руки на коленях и сказал: «Ну, молодой человек, мы не знаем, как быть с тобой. Ты довольно молод, а нам не везло с молодыми парнями. Все они – олухи».
Кларенс не собирался комментировать, что он не такой. Все мужчины, которые с ним разговаривали, были намного старше. Все они казались вполне ответственными и здравомыслящими. Он умоляюще посмотрел на Дока и сказал: «Что мне нужно сделать, чтобы вы мне поверили? Я вешу сто тридцать фунтов, уже несколько лет сижу на мели и не могу найти работу. У меня дома не больше, чем у кролика, у меня нет одежды, нет денег и нет перспектив. У меня нет ничего. Сейчас середина зимы, я в чужом городе, а вы говорите, что я ещё не готов? Через что мне ещё нужно пройти? Сколько ещё лет ада?»
Док посмотрел на Кларенса и покивал головой вверх-вниз. «Ладно, молодой человек, – сказал он, – я дам тебе ответ на этот вопрос». Док повернулся на кровати, чтобы оказаться ближе к Кларенсу, указал на него длинным костлявым пальцем и спросил: «Молодой человек, веришь ли ты в Бога? Ты веришь в Бога? Не просто “веришь” в Бога, а ВЕРИШЬ в Бога!»
Кларенс был готов к медицинскому излечению. Он был готов к операции, любой операции. Даже ректальной. В конце концов, он ведь находился в больнице, не так ли? Он был готов подписать обещание, поклясться не употреблять алкоголь, петь за ужином и стоять на голове, если понадобится. Однако он определённо не был готов к Богу!
Он уже бывал в миссиях, когда ему нужна была одежда или кров. Он даже немного пел. Он выслушал всё, что ему говорили о Боге. Он «соглашался» с ними, и они давали ему то, в чём он нуждался. Сколько раз он отдавал свою жизнь Иисусу Христу за пару штанов, старое и поношенное пальто, пару ботинок? Большинство из этих вещей он всё равно продавал за спиртное. Он всегда продавал их, когда возникала необходимость.
Док повторил. На этот раз громче и с нотками раздражения: «Ты веришь в Бога?» Кларенс изо всех сил пытался уклониться от этого вопроса, но от Дока не уйдёшь. Особенно когда Док верил во что-то настолько сильно. Кларенс спросил: «А при чём тут это?» Док ответил: «Молодой человек, это имеет самое непосредственное отношение. Так ты веришь или нет в Бога?»
К этому времени Док, как показалось Кларенсу, уже собирался встать с кровати и выйти из комнаты. Кларенс боялся, что Док не станет его «лечить», если он не согласится с такой постановкой вопроса. И всё же остатки сопротивления ещё сохранялись. Кларенс снова попытался уклониться от ответа. Он попытался ответить более позитивно, но без обязательств. Он сказал: «Ну, наверное, да».
Док резко встал, указал пальцем на Кларенса и крикнул. «Не надо гадать. Либо ты веришь, либо нет!» Кларенс всё больше пугался. Ему казалось, что Док вот-вот уйдёт и никогда не даст ему ответ на его проблему. Ответ, который Док уже дал ему, но Кларенс так и не смог или не хотел его услышать.
«Да, – ответил Кларенс, смирившись с тем, что он действительно хочет выздороветь и что, если он не ответит утвердительно, Док не поможет ему. – Я верю в Бога», – сказал он.
Док не сел обратно, как ожидал Кларенс. Вместо этого он просто стоял и смотрел на него. На этот раз он действительно был напуган. Теперь Кларенс думал, что «упустил возможность», как он выразился, избавиться от проблемы пьянства; и ему стало казаться, что он обречён на жизнь в несчастье и отчаянии.
Должно быть, и страх, и желание отразились на его лице, потому что Док в конце концов сказал: «Вот и отлично. Теперь мы сможем куда-нибудь добраться». Кларенс вздохнул с облегчением. Однако он снова оказался совершенно не готов к тому, что произошло дальше.
Док сказал: «Слезай с кровати». Кларенс был потрясён. Он спросил: «Для чего?» Док ответил: «Будешь молиться». Кларенс взмолился: «Я не знаю как молится», – сказал Кларенс. Док, всё такой же суровый и не желающий поступаться своими убеждениями, ответил: «Я и не думаю, что ты знаешь, но ты станешь рядом со мной, а я буду молится. Будешь повторять за мной, и на первый раз этого достаточно».
Затем Док взял Кларенса за руку и «стащил» его из этого «милого тёплого гнёздышка», как выразился Кларенс, на холодный, твёрдый бетонный пол. Кларенс в короткой больничной ночной рубашке, связанной сзади парой верёвочек. Док – в костюме с ярким цветным галстуком, аргайловых носках и бриллиантовой булавке с львиной головой.
Что за зрелище! Оба мужчины стоят на коленях у больничной койки в молитвенной позе. Док произносит что-то вроде молитвы, делая паузы через каждые несколько слов, чтобы Кларенс успевал их повторить. Кларенс не совсем точно запомнил слова молитвы, но помнил, что она была примерно такой: «Господи! Это Кларенс Снайдер. Он пьяница. Кларенс! Это Иисус. Попроси Его войти в твою жизнь. Попроси Его устранить твою проблему с алкоголем и молись, чтобы Он управлял вашей жизнью, потому что ты сам не в состоянии».
Закончив эту простую молитву, они поднялись. Док пожал Кларенсу руку и сказал ему: «Молодой человек, всё будет хорошо».
Кларенс снова сел на кровать. Он обильно вспотел. Но почувствовал что-то странное. То, чего он, наверное, никогда не чувствовал за всю свою прошлую жизнь. Он чувствовал себя абсолютно очищенным.
Он также почувствовал облегчение от того огромного бремени, которое тяготило его, казалось, целую вечность. А ведь он просто помолился, но не так, как делал это много раз в прошлом. Не так, как молился в воскресной школе, в церквях и миссиях. Он молился так, будто действительно имел в виду эту молитву – имел в виду каждое слово, которое вылетало из его уст. Он молился прямо из центра своего сердца, а не из мозга, затуманенного алкоголем. Он молился так, потому что чувствовал, что от каждого слова, вылетевшего из его уст, зависела его жизнь.
В действительности так оно и было!
«Ну, молодой человек, что вы думаете обо всём этом?» Кларенс ответил: «Док, я думаю, что это замечательно. Все эти парни приходят ко мне. Не отличая меня от охапки сена, рассказывают мне истории своей жизни. Рассказывают мне, что с ними сделала выпивка, но меня кое-что озадачивает». Док спросил: «Что же тебя озадачивает?» Кларенс ответил: «Каждый из этих людей говорит мне одно и то же. Они говорят мне, что у них есть ответ на мою проблему с алкоголем, и на этой ноте уходят. Ничего мне не говорят. Я пролежал здесь около недели и уже готов убраться отсюда. Что вы собираетесь со мной делать? Что дальше? Каков будет ответ? Что эти парни утаивают от меня? Что?»
Он совсем не был готов к ответу, который дал ему Док. Док серьёзно посмотрел на Кларенса, обдумывая свои следующие слова. Он сложил свои массивные руки на коленях и сказал: «Ну, молодой человек, мы не знаем, как быть с тобой. Ты довольно молод, а нам не везло с молодыми парнями. Все они – олухи».
Кларенс не собирался комментировать, что он не такой. Все мужчины, которые с ним разговаривали, были намного старше. Все они казались вполне ответственными и здравомыслящими. Он умоляюще посмотрел на Дока и сказал: «Что мне нужно сделать, чтобы вы мне поверили? Я вешу сто тридцать фунтов, уже несколько лет сижу на мели и не могу найти работу. У меня дома не больше, чем у кролика, у меня нет одежды, нет денег и нет перспектив. У меня нет ничего. Сейчас середина зимы, я в чужом городе, а вы говорите, что я ещё не готов? Через что мне ещё нужно пройти? Сколько ещё лет ада?»
Док посмотрел на Кларенса и покивал головой вверх-вниз. «Ладно, молодой человек, – сказал он, – я дам тебе ответ на этот вопрос». Док повернулся на кровати, чтобы оказаться ближе к Кларенсу, указал на него длинным костлявым пальцем и спросил: «Молодой человек, веришь ли ты в Бога? Ты веришь в Бога? Не просто “веришь” в Бога, а ВЕРИШЬ в Бога!»
Кларенс был готов к медицинскому излечению. Он был готов к операции, любой операции. Даже ректальной. В конце концов, он ведь находился в больнице, не так ли? Он был готов подписать обещание, поклясться не употреблять алкоголь, петь за ужином и стоять на голове, если понадобится. Однако он определённо не был готов к Богу!
Он уже бывал в миссиях, когда ему нужна была одежда или кров. Он даже немного пел. Он выслушал всё, что ему говорили о Боге. Он «соглашался» с ними, и они давали ему то, в чём он нуждался. Сколько раз он отдавал свою жизнь Иисусу Христу за пару штанов, старое и поношенное пальто, пару ботинок? Большинство из этих вещей он всё равно продавал за спиртное. Он всегда продавал их, когда возникала необходимость.
Док повторил. На этот раз громче и с нотками раздражения: «Ты веришь в Бога?» Кларенс изо всех сил пытался уклониться от этого вопроса, но от Дока не уйдёшь. Особенно когда Док верил во что-то настолько сильно. Кларенс спросил: «А при чём тут это?» Док ответил: «Молодой человек, это имеет самое непосредственное отношение. Так ты веришь или нет в Бога?»
К этому времени Док, как показалось Кларенсу, уже собирался встать с кровати и выйти из комнаты. Кларенс боялся, что Док не станет его «лечить», если он не согласится с такой постановкой вопроса. И всё же остатки сопротивления ещё сохранялись. Кларенс снова попытался уклониться от ответа. Он попытался ответить более позитивно, но без обязательств. Он сказал: «Ну, наверное, да».
Док резко встал, указал пальцем на Кларенса и крикнул. «Не надо гадать. Либо ты веришь, либо нет!» Кларенс всё больше пугался. Ему казалось, что Док вот-вот уйдёт и никогда не даст ему ответ на его проблему. Ответ, который Док уже дал ему, но Кларенс так и не смог или не хотел его услышать.
«Да, – ответил Кларенс, смирившись с тем, что он действительно хочет выздороветь и что, если он не ответит утвердительно, Док не поможет ему. – Я верю в Бога», – сказал он.
Док не сел обратно, как ожидал Кларенс. Вместо этого он просто стоял и смотрел на него. На этот раз он действительно был напуган. Теперь Кларенс думал, что «упустил возможность», как он выразился, избавиться от проблемы пьянства; и ему стало казаться, что он обречён на жизнь в несчастье и отчаянии.
Должно быть, и страх, и желание отразились на его лице, потому что Док в конце концов сказал: «Вот и отлично. Теперь мы сможем куда-нибудь добраться». Кларенс вздохнул с облегчением. Однако он снова оказался совершенно не готов к тому, что произошло дальше.
Док сказал: «Слезай с кровати». Кларенс был потрясён. Он спросил: «Для чего?» Док ответил: «Будешь молиться». Кларенс взмолился: «Я не знаю как молится», – сказал Кларенс. Док, всё такой же суровый и не желающий поступаться своими убеждениями, ответил: «Я и не думаю, что ты знаешь, но ты станешь рядом со мной, а я буду молится. Будешь повторять за мной, и на первый раз этого достаточно».
Затем Док взял Кларенса за руку и «стащил» его из этого «милого тёплого гнёздышка», как выразился Кларенс, на холодный, твёрдый бетонный пол. Кларенс в короткой больничной ночной рубашке, связанной сзади парой верёвочек. Док – в костюме с ярким цветным галстуком, аргайловых носках и бриллиантовой булавке с львиной головой.
Что за зрелище! Оба мужчины стоят на коленях у больничной койки в молитвенной позе. Док произносит что-то вроде молитвы, делая паузы через каждые несколько слов, чтобы Кларенс успевал их повторить. Кларенс не совсем точно запомнил слова молитвы, но помнил, что она была примерно такой: «Господи! Это Кларенс Снайдер. Он пьяница. Кларенс! Это Иисус. Попроси Его войти в твою жизнь. Попроси Его устранить твою проблему с алкоголем и молись, чтобы Он управлял вашей жизнью, потому что ты сам не в состоянии».
Закончив эту простую молитву, они поднялись. Док пожал Кларенсу руку и сказал ему: «Молодой человек, всё будет хорошо».
Кларенс снова сел на кровать. Он обильно вспотел. Но почувствовал что-то странное. То, чего он, наверное, никогда не чувствовал за всю свою прошлую жизнь. Он чувствовал себя абсолютно очищенным.
Он также почувствовал облегчение от того огромного бремени, которое тяготило его, казалось, целую вечность. А ведь он просто помолился, но не так, как делал это много раз в прошлом. Не так, как молился в воскресной школе, в церквях и миссиях. Он молился так, будто действительно имел в виду эту молитву – имел в виду каждое слово, которое вылетало из его уст. Он молился прямо из центра своего сердца, а не из мозга, затуманенного алкоголем. Он молился так, потому что чувствовал, что от каждого слова, вылетевшего из его уст, зависела его жизнь.
В действительности так оно и было!
- Регистрация
- 8 Апр 2005
- Сообщения
- 20,163
- Пол
- мужской
Тут меня зацепили 2 момента.
Первый — обязательный госпитальный этап.
Второй — интересно, какова была процедура принятия новичка в АА — ведь могли и не принять.
