У Юлии Рублевой есть интересная тема про дочерей эдипа. Про женский круг, про выключенность из этого круга, про конкуренцию, про небезопасность. Вчера прочитала твое - зато папа меня любил и вспомнила про нее. Это третья часть. Есть еще две.
Дочери Эдипа-3
Сегодня я хочу взять вас за руку и ненадолго осторожно провести в густой лес одной из самых красивых наук на свете – психоанализа. Зайдем мы недалеко и на всем известную полянку – поляну так называемого эдипального сражения.
В определенном возрасте ребенок сражается за любовь родителя противоположного пола. Трехлетняя дочка начинает кокетничать с папой и стараться ему понравиться. Маму она мечтает «куда-нибудь деть», чтобы та не отсвечивала и не мешала. У мальчиков то же самое, только наоборот (мы взрослые, как правило, этого не помним или помним смутно)
И эту битву в функциональной семье малышка должна маме ПРОИГРАТЬ. В миллионах семей мама ласково, но твердо дает понять, что папа – ее муж, «а у тебя будет свой». Это не мешает нежным чувствам дочки и папы, но при этом все остаются на своих местах: мама в родительской роли прочной и принимающей фигуры; одновременно в роли жены своего мужа, и это место она никому не собирается уступать; дочка – в роли той, кому не дали «чужое», но твердо дали понять, что будет «своё». В сторону «своего» она и начинает со временем смотреть.
Дисфункция здесь появляется в том случае, если:
1. Мама слабая и непрочная, и «уступает» мужа дочке. Она держится подальше от их складывающейся коалиции, а иногда и возводит в культ их союз, иногда балует дочку больше, чем себя (тоже признак дисфункции в этом поле), иногда просто равнодушно отстраняется или с самого начала не бывает вовлечена;
Иногда в этом случае девочка становится «функциональным партнером» отца. Мы не говорим сейчас об инцесте; мы говорим о том, что, если начертить треугольник, то сторона, соединяющая дочь и мать будет гораздо длиннее и эмоциональная дистанция между ними больше, чем сторона отец-дочь.
Та же история происходит, если при этом отец отсутствует (развод, мать-одиночка). Девочка со слабой и во всем уступающей матерью невольно ищет в себе отцовскую фигуру; у нее могут быть фантазии «тогда я, наверное, больше папина, раз я такая сильная».
2. Мать холодно высмеивает девочку на эдипальном поле или пресекает все ее попытки понравиться папе, не имея с ней при этом контакта. Девочке не остается никаких шансов узнать, что ее детские и наивные чувства значимы. У нее появляется твердая уверенность, что всегда есть главная женщина, а она главной никогда не будет. Ее чувства и эмоциональная тяга к папе остаются скрыты, но никуда не деваются. Их связь происходит урывками (немножко поиграли, немножко обнялись), но при приближении грозной мамы все должно прекратиться.
Ей остается обмануть и отомстить («мама, ты не видишь, а он меня все равно любит» – «дочь, знай свое место, ты никто»): мама холодна, с ней нет контакта; эмоциональный голод девочка утоляет в контактах не только с отцом, но и с кем-то другим значимым взрослым, и все это нелигитимно. Эта нелигитимность – главное.
Отцовская фигура, без борьбы выигранная или тайком урванная у холодной матери в качестве главного трофея, – непосильный груз для девочки, если – и это главное – контакта с мамой по-прежнему нет. А значит, на место этой неизвестности всегда приходит пугающая фантазия.
Что там, за этим слабым, молчаливым фасадом? Что там, за этими грозными бровями и холодным лицом? Молчаливая фигура воспринимается как угрожающая, отвергающая и враждебная. Наверняка рано или поздно мама догонит и отомстит; заберет свое. И образ догоняющей и наказывающей матери – то, что бессознательно ожидает девочка, став женщиной. Поэтому женщин надо избегать или побеждать; поэтому невозможно быть в безопасных отношениях с той, которая «старше» возрастом, властью, красотой.
Она может совсем отказываться от всех побед, выбирая ничтожное; или праздновать их каждый день, непрерывно соперничая, вновь и вновь «побеждая мать» на этом поле. «В обоих случаях стоит держаться подальше от женщин; в обоих случаях у них есть что-то ценное; в обоих случаях это ценное никогда не будет по-настоящему моим».
Треугольники с женатыми «ты не видишь, а он меня любит». Невнятный статус отношений годами: «все равно я не главная, скоро придет главная и все расставит на свои места». Одиночество «все равно мне придется отдавать, не буду брать». Борьба за власть с начальницами, особенно если есть вышестоящие мужчины: «я особеннее и лучше тебя, ты не можешь мной командовать, я не сдамся».
Микроскопические крохи знания о себе и своей силе.
И надо всем этим: "я уверена, что мать не простит меня за мои победы".
Я говорю сейчас, конечно, про абсолютно бессознательные процессы.
При этом запросто можно быть папиной дочкой, если при этом сохраняется контакт с включенной и любящей мамой. Надо ли говорить, что ответственность за этот контакт, его создание и восстановление полностью лежит на маме в силу того, что это именно она является взрослой родительской фигурой?
Примерно та же история происходит при «функциональном партнерстве», когда отец приглашает девочку служить инструментом дистанции или мести супруге. Девочку систематически берут куда-то с собой с комментариями «а маму мы не возьмем»; с девочкой образуются секреты, о которых не знает мама: «не говори маме, что мы ходили к дяде Вите»; общество девочки показательно предпочитают обществу жены «даже она меня лучше понимает, чем ты».
В этом случае девочка получает папу, даже не борясь при этом с мамой. Она встает перед дилеммой: предать папу, рассказав что-то маме; или предать маму, не рассказав ничего ей? Одновременно ей страшно льстит взрослая роль конфидентки (доверенного лица). Это то, чем можно соблазнить любого ребенка.
Это чрезвычайно жестокие выборы. Условной «дочерью Эдипа» девочка становится здесь только в том случае, если при этом нет контакта с мамой, если мать отвергает и наказывает её за поведение отца. Если контакт есть и мама (символически) протягивает к ней руки, готовая принять, повзрослевшая девочка рано или поздно выходит из этих игр, переходя к маме, называя вещи своими именами или отстраняясь от обоих «я не буду участвовать в ваших разборках».
Это частный случай межпоколенческой коалиции, являющейся нарушением баланса семейных подсистем (супружеской, родительской и детской) и указывающей на то, что в семье блуждает агрессия, ей нет легитимного места и она выражается вот так: когда родители используют ребенка как инструмент, проясняя и решая не родительские, а супружеские проблемы.
Ну и еще один случай, который тесно, до слияния переплетен со всеми этими: мама сама не имеет своего места в женском кругу. Она вечно соперничающая фигура и не любит других женщин, часто включая в круг соперниц дочь, даже если той 8 месяцев; она слабая и боится других женщин, давая дочери унылые наказы не доверять подругам и держаться подальше от мужчин: все обманут.
Наследство, которое вынуждены принять в обоих случаях дочери, – это недоверие и небезопасность, а также знание о том, что женщины немощны или опасны. Надо быть все время начеку и знать свое место в тихом углу; надо быть все время начеку и всегда побеждать всех.
(Кто знает, что с вашей мамой в свое время делала ваша бабушка, верно?)
Непринимающая, соперничающая мать "женщина здесь только я" дает девочке неуверенную женскую идентичность; слабая мать "женщиной быть плохо" заставляет отвергать эту идентичность.
«Я не хочу такую маму: она непрочная и мне страшно. Я не хочу такую маму: она жестокая и мне одиноко. Я не умею понимать, что творится в женской душе, ведь я вроде как не совсем настоящая женщина или вовсе неизвестно кто; я хуже всех; или мне все время надо доказывать, что я тоже имею право на женское, чтобы побеждать и наверняка оторваться от погони за спиной"
И миллионы девочек ищут на своем взрослом пути другие материнские фигуры, которые будут одновременно сильными и прочными; и в то же время не обманут; и в то же время не накажут за красоту или кокетство; и в то же время не отдадут своего. С которыми все легитимно и ясно.
Ясность в отношениях с женщинами и мужчинами – это главная потеря «дочерей Эдипа», и именно ее они ищут всю жизнь, до момента встречи с той, кто их расколдует и скажет: «ты такая же как все. Ты такая же как мы. Я не боюсь тебя и не боготворю тебя. У тебя есть своё, у меня есть своё. Твоё мне не надо, своё не отдам. Я тебя вижу и уважаю. Садись рядом».
И для этого «приручения» обычно требуется большое время: «неужели не накажут ни за мою силу, ни за мою слабость? Неужели со мной можно справиться?»
Такой фигурой может стать ваша бабушка, ваша тетя; любая женщина на вашем пути, которая откажется играть с вами в ваши игры. Психолог, соседка, подруга, мамина подруга, подруга мамы, коллега, начальница, бабушка. Все они могут раздвинуть лесные ветки и вывести вас с этой полянки, дать место среди женщин – если вы дадите в своей жизни место этой встрече.
Я благодарю любимую героиню Скарлетт О Хара, послужившую нам идеальным образом «дочери Эдипа».
Межпоколенческая коалиция с отцом, в которой Скарлетт служила тому «функциональной женой»: ведь его любимая жена, Эллен, всю жизнь горевала по другому человеку.
Отсутствие тесного контакта с мамой, ее поддержки и ее эмоциональной доступности: та была доступнее для детей бедняков, нежели для своих; неизбывная тоска по ней. Тут, вероятно, описывается классический случай «мертвой матери»: дети, ожидающие горюющую мать у «склепа» ее депрессии.
Мелани, на которую перенесся весь сценарий: твой муж на самом деле мой - так же, как был моим мамин муж, мой папа; официальный статус неважен, он любит меня; и именно Мелани становится той, которая берет Скарлетт за руку и твердо вводит в шипящий круг осуждающих женщин, давая место рядом с собой. Прочная, сильная, принимающая и ласковая, не отдающая свое, слепо любящая, и – снова утерянная.
И ее бедная перчатка, которую гладит и гладит Эшли после ее смерти, и оказывается, что все на своих местах: он муж Мелани.
Горюющий, сошедший с ума от своей потери Джеральд О Хара — мамин муж.
Оказывается, эти мужчины любили своих жен... Любили.
И Скарлетт вынуждена оглянуться на руины. Она получила ясность.
А дальше мы не знаем.
